AIN: Как в Кремниевой долине сформировалось неформальное кастовое общество

Мартинез выделяет несколько новых «каст».

Внутренняя группировка венчурных капиталистов и успешных предпринимателей, на которых держится экономический двигатель города.

Внешняя группировка талантливых управленцев, исполнителей и маркетологов, которые поддерживают на ходу «поезд», принадлежащий первой касте Им хорошо платят и они, по сути, живут как средний класс — а точнее так, как привык ранее жить средний класс.

Обслуживающий класс, работающий в гиг-экономике. Ранее компьютеры заполняли нишу того, что сложно делать людям — а теперь люди стали цепочкой звена ответственной за то, что не может осилить программное обеспечение. ИИ подмял под себя еще не все должности и на некоторых позициях люди, как одноразовые винтики в автоматизированных системах, нужны: это водители в Uber, покупатели в Instacart, исполнители в TaskRabbit.

Неприкасаемыми автор называет бездомных, наркоманов и преступников. Эти люди живут на постоянно растущей границе с цивилизацией — в палаточных городках и районах городского упадка. Внутренняя группировка их не видит, внешняя — игнорирует, а обслуживающий класс осторожно присматривается, опасаясь такой же судьбы.

Мобильность между этими классами минимальна. Люди из внешней группировки могут подняться на ступеньку выше, если вытянут лотерейный билет в виде удачной должности (в Google или Facebook). Еще один вариант — статус успешного бизнесмена. Но это редкость и чаще всего большинство из них работает на представителей внутренней группировки, понемногу собирая капитал через выдачу акций и покупку недвижимости.

Те, кто попал в касту обслуживающих, вряд ли когда-то наездят в такси столько, чтобы подняться дальше. По крайней мере, если у них нет дополнительных навыков. В большинстве своем, они просто заняты тем, чтобы избежать судьбы неприкасаемых, а также справиться с регулярными неприятными сюрпризами. Например, Uber не делает секрета из намерений заменить водителей роботами. Роботы-доставщики тоже начинают появляться на улицах, хотя сейчас их использование и ограничено.

Есть, конечно, и люди за пределами этой таксономии. Мартинез приводит в пример лендлордов, которые наблюдают за технологическим пузырем со стороны, зарабатывая на прежних вложениях. Он также вспоминает слова Питера Тиля, который недавно пожаловался, что половина венчурных инвестиций в новые компании Долины теперь оказывается в руках у арендодателей.

Кроме того, автор подчеркивает — в Сан-Франциско почти невозможно выжить тем, кто не связан с технологиями. Сам он намерен перебраться с женой из города, учитывая скорое появление ребенка. За пределами «нереальной» экономики Долины, в экономиках вроде европейской, все еще идет борьба. Кое-где запрещен Uber, а также наблюдаются (наверное) тщетные попытки избежать полной автоматизации. В Барселоне, например, власти ведут активные проверки по факту сдачи нелицензированных апартаментов через Airbnb, поскольку сейчас городской центр превратился в один большой отель.

Как бы донкихотски не выглядел нынешний европейский луддизм, там хочется жить. Одна из лучших особенностей жизни в Европе и маленьких американских городах, пишет Мартинез, заключается в том, что бедные не обречены на совершенно раздельную жизнь. Место в мире не определяется одним лишь богатством.

Но в Сан-Франциско все иначе.

Там потребительская активность внешней группировки заключается в том, чтобы через приложения говорить людям из обслуживающего класса, что делать. Мартинез приводит пример сервиса для доставки продуктов из магазинов Instacart. Его использование чаще всего заканчивается тем, что перед вашим крыльцом появится цветной человек, принесший продукты на ту сумму, что ему удается зарабатывать за день. Часто бывает и так, что в заказе появляются ошибки — наемные покупатели не знают продуктов, которые берут (особенный риск представляют дорогие сыры). Большинство успокаивают совесть, просто оставляя чаевые.

Все, конечно же, выглядит как сущий кошмар. Но это видение будущего, которое предлагает Сан-Франциско, настаивает Мартинез. Высокий уровень стратификации, низкая мобильность. Это феодализм с лучшим маркетингом. Сегодняшняя шеринг-экономика напоминает древние времена, вот только крестьяне отвечают на подсказки смартфона, а не команды надзирателя.

Неравенство редко уменьшается, а если это и случается, причиной чаще всего становятся войны, революции, пандемии или государственные коллапсы. Автор уверен, что если и осталась надежда на появление политического, ненасильственного решения проблемы, то в рядах внешней группировки. Люди из внутренней касты живут, отгородившись от реальности. А вот их менее удачливым соседям все еще нужно учить детей поведению на улицах или наблюдать за преступлениями, связанными с насилием или собственностью.

Хотя у внешней группировки нет единой коллективной идентичности, ее членов объединяют общие интересы — в отношении общественной чистоты, качества школ и транспорта. Это уже отражается на результатах местных выборов.

Возможно город, основанный в пылу золотой лихорадки, сможет взрастить чувство гражданской ответственности — хотя бы среди современных золотоискателей, заключает автор. Впрочем, есть у него и пессимистический прогноз, по которому ситуация будет лишь ухудшаться, а неравенство — возрастать. Мартинез уверен, что это противоречит как либеральной демократии, так и всему американскому укладу. И тем не менее, Сан-Франциско все ближе подходит к точке невозврата.